Михаил Матвеевич Мазикин

Михаил Матвеевич Мазикин пришел к нам в полк из Мериа из истребительного полка МиГ-23М на должность штатного руководителя полетов.

Пришел вместе с большой партией пилотов того полка: Колей Моисеевым, ставшим со временем в нашем полку комэской, Славой Бурдиным, Юрой Сухановым, внимание которого хватало на все, включая выдерживание высоты по высотомеру инструктора (чтоб инструктору было удобнее его, чистоту пилотирования оценить), Володей Никитиным, впоследствии доросшим до замполита 3 эскадрильи, Мишей Митиным, к сожалению, ныне покойным, ставшим в нашем копитнарском полку и летчиком первого класса и командиром звена.

Может, кого-то еще забыл, но то, что хорошее пополнение было, без исключения, помню. И как пилоты и как люди. Но хочется мне рассказать несколько эпизодов, связанных именно с Михаилом Матвеевичем.

Почему? И личность колоритная, не похожая больше ни на кого: невысокий, круглообразный, обалденной, не мужской длины ресницы. Походка военно-морская - вразвалочку, да и должность РП – особая: и по нагрузке и по значимости и по ответственности. Ну и просто хочется отдать ему должное за труды на этом посту.

Итак, Михаил Матвеевич, такой, каким его видел и помню его я. Качинец. Его воспоминания о Каче, где, как известно «все иначе», для меня начались с его впечатлений о монументе Вучетича: «Родина – Мать». Если честно, он с «матью» и вспоминал этого Вучетича, наверное, как и большинство его однокашников, которым крепко перепали грунтовые работы в период возведения данного монументального сооружения по замыслу этого художника. Восторга от его произведения он не высказывал, а вот поругивать – было.

Второе, что запомнил из его рассказов – рассказ как на МиГ-21, будучи молодым, отрабатывал перехват ночью на "потолке". Долго не получалось. Вернее получался «не зачет», пока пытался цель обнаружить в радиолокационный прицел (РЛП). Кто-то из более опытных подсказал (дальность обнаружения в РЛП 21-го – кот наплакал), что лучше визуально ориентироваться по факелу форсажа самолета-цели, такому же МиГ-21, «прущему» на всей дури.

Сказано – сделано. Команды офицера боевого управления опускаю, поскольку, будучи «бомбером» по летному образованию, и «ИБА-шником» по духу, перевру. Из этих команд Матвеич определил, что цель впереди и стал искать ее визуально. Увидел яркую точку, прикинул - по всему сходилось, что именно эта яркая точка – цель. Немного выше, как и было по заданию. Стал визуально прицеливаться, направляя самолет на нее и ожидая соответствующего звукового сигнала о захвате головок ракет этой самой светящейся точки – цели. Увлекшись, перестал следить за режимом (высотой и скоростью) вот-вот и долгожданный «захват» и «пуск первой-второй». Еще чуть-чуть вверх. Еще. Вдруг самолет свалился, двигатель встал. Высота – близко к динамическому потолку, скорости нет. Падал Матвеич до высоты устойчивого запуска, запустил, сел. Представьте себя на его месте. А уж потенциальный разбор всего этого!!

Перепутал, как потом выяснилось, Михаил Матвеевич факел форсажа самолета-цели с яркой звездой – и пошел в космос, сбивать эту самую звезду-цель. Не получилось. Его рассказ о попытке перехвата звезды вспомнил я в Каршах в апреле 1984 года, при первом в моей практике, да и всех летчиков нашего полка взлете ночью парами. Большие сомнения у меня были, что мой ведущий – Кузьминский Николай Антонович, выключивший форсаж, не звезда (в прямом смысле этого слова).

Вспомнил я Матвеевича тогда. Осторожненько подкрадывался, пока не уверился, что это хвостовое АНО белого цвета, а не звезда. Михаил Матвеевич, как и Валерий Павлович Чкалов, «не выдавал кефир за свой любимый напиток», было такое. А кто не без греха?!

И еще один эпизод, связанный с одним моим полетом в его смену руководства полетами. Случай поражения разрядом статического электричества. Копитнари, ранняя весна. Околонулевая температура. Десятибалльная облачность, но довольно высокая. День, СМУ, курс взлета 260. Мы с Володей Микрюковым («Микой») взлетели, набрали 1800 метров, идем в облаках, скорость по прибору 600, в воздухе спокойно. Сидим, ждем дальность 20 км. и далее разворот на 180 с набором и на полигон «Пойли». Вообщем «классика». Я – «пялюсь» на командно-пилотажный прибор и вижу верхним боковым зрением нарастающее свечение в закабинном пространстве сверху справа. Не успев ничего даже подумать, а уж тем более предпринять – обладенной силы взрыв!!! Хочется сказать для более точной передачи наших ощущений и последующего испуга другой, матерный эпитет: «о…емонный». Недавно прочитал у кого то: «…обоср…ся не обоср…сь, но вот пукнули здорово!». Это выражение к нам в том случае подходило вполне. Запах озона, тишина звенящая, - после такой силы взрыва чуток я оглох. Смотрю – на «Мику», он – на меня, оба не сговариваясь: «Ну, ни #уя себе!!!». Живые? На этом свете? Вроде да. Приступил к осмотру кабины. Двигатели? – Работают. Пожары? – Не горят. Гидросистемы? – Норма. С отказами помельче - похуже: у «Мики» – полный набор желтых и красных на табло. Пошатал чуток самолет – управляется. Осмотрелись внешне, насколько смогли – ничего необычного. Доложил я Михаил Матвеевичу, незамысловато-прямолинейно: «Я такой-то – взрыв в кабине!» Мозги то мои еще не включились по-нормальному. Умнее, деликатнее, "тактичнее" доклада мне, обалдевшему от произошедшего, придумать не удалось. Грешен.

Ну что он после такого доклада мог сказать в ответ?

Разве, что «Со святыми упокой!».

Лица РП я, естественно, в момент восприятия моего "Караул!" не видел, но пауза у него была не хуже классической МХАТовской, с последующим наивным и без какого-либо намека на интерес к моему событию: "...Не понял, повторите?!». – Время Матвеич выигрывал, а сам думал, наверное, чем этому ..удаку помочь? Какой совет и команду дать?

Вот бы посмотреть на его личико в момент осмысления услышанного (типа «проглотила Маша мячик»), а на вторую часть волшебного экрана вывести б наши со штурманом «репы». Повторный, уточняющий доклад мне удался лучше. В смысле информативности и "щажения" психики группы руководства и Михаила Матвеевича в особенности. Описал показания основных приборов, про работающие двигатели, отсутствие сработавшей сигнализации о пожарах двигателей и пожара хвоста, нормальном давлении в гидросистемах, управляемости самолета и моем желании прекратить задание, слить на кругу топливо, проимитировать на средней высоте посадку (гашение скорости до 400 - будет кренить или нет?).

В конце описания кабины у самого стыд стал просыпаться: все так хорошо, а с чем ты в первый раз в эфир вылез?!

Матвеевич без паузы мне все это разрешил, а мы со штурманом благополучно проделали (но к катапультированию на всякий случай приготовились конкретно), не заметив в полете и на посадке никаких особенностей (хвоста-то мы видеть не могли).

Необычное внимание к себе почувствовали на рулении: все, мимо кого мы проруливали, шеи сворачивали, как рота почетного караула при равнении на знамя, но равнялись не на нас, в кабине сидящих, а на хвост нашего «пепелаца» обезображенного, как оказалось – 52 сантиметра верхней части киля оторвало, а оставшаяся часть – «в дуршлаг» поражена была разрядом! С год, по-моему, его потом восстанавливали: фидера погорели, антенные устройства СПО, СПС, СРЗО, ну и сам киль "новяк" поставили.

А передо мной месяца за полтора-два шандарахнуло разрядом статического электричества Володю Дорофеева (с нашего же 74 года выпуска), но с последствиями для самолета полегче. Мне же это «разборную часть» усложнило: куда глядел, почему не заметил, как ты мог не слышать треска в наушниках, не учел дорофеевского случая (а как должен был учесть – до сих пор для меня загадка)?

Слаб был Су-24 по части электроразрядников!

Зато руководители полетов были не плохие!

Сергей Сорокин.

25 февраля 2008 года.